Изменил… ах да, виновата снова я! Что не досмотрела ту сцену до конца, чтобы убедиться, что мои глаза мне врут!

И теперь я снова виновата, что про сына не рассказала! Вряд ли нашлась бы идиотка, которая поехала бы в колонию после всего этого, и сообщала об отцовстве.

— Вот, можешь надеть, — протягиваю Андрею спортивные брюки, на которые он смотрит с подозрением. – Для папы покупала, приезжают они иногда… да не носил он их никогда! Не делай такое лицо! Если брезгуешь – съезди к себе, и…

— Нет, чтобы ты удрала? И не мечтай!

Андрей забирает брюки из моих рук, и начинает снимать джинсы.

Совсем не изменился… никакой деликатности!

И как же тяжело находиться с ним рядом! Раньше легко и просто было, а сейчас… давит! И рядом быть сложно, и не рядом невозможно.

— Ужинать будешь?

Кивает.

— Спасибо, надеюсь, ты мне крысиного яда не подсыпала?

Хватаюсь за голову и ахаю в ужасе.

— Забыла купить, представляешь? Хорошо что напомнил, а то мне, подозреваю, тебя еще завтраком кормить!

— Все шутишь? – хмурится Андрей, но лицо его несколько смягчается.

Шучу. Наплакалась уже, хватит!

Сидит. Молчит и ест. В окно смотрит сосредоточенно, словно там что-то важное находится. А я его разглядываю с любопытством. Все же, одно дело – рассматривать любимого человека, и совсем другое – отца своего ребенка. Искать схожие черты, различия. Выискивать то, что раньше не замечала…

Многого не замечала! Три маленькие родинки на шее – у Захара тоже такие есть. И…

— Откуда у тебя шрам? На шее? – интересуюсь я, разбивая эту странную тишину вдребезги.

— Пырнули. В колонии старого знакомого встретил, который не очень меня любил, — поясняет Андрей, не глядя на меня. - Меня, впрочем, мало кто любит.

Интересно, что с этим старым знакомым сейчас? Жив ли он?

Лучше не знать.

— Какого числа Захар родился? – спрашивает вдруг Андрей.

— Первого августа.

В сумасшедше-жаркий день, когда воздух замер в бездвижии. Именно тогда меня и повезли на кесарево, объяснив, что дальше тянуть нельзя. И я, тогда уже всем сердцем полюбив нерожденного ребенка, боялась не смерти, а что не увижу его, умерев на операционном столе…

— Почему именно Захаром назвала?

— Так врача моего звали, — вздыхаю я. – Который занимался мной в Израиле. Моя первая любовь – детская еще, но я очарована была. Он пообещал мне, что я поправлюсь, добр был ко мне, и я дала себе слово, что если у меня когда-нибудь родится сын – Захаром назову. Ты бы другое имя выбрал?

И зачем я спросила…

— Пожалуй, нет. Не выбрал бы.

Против своей воли чувствую глупое довольство. Мое имя Андрею не нравится, так пусть хоть имя Захара ему нравится. Только вот, подозреваю, Андрею не понравится тот факт, что Захар носит отчество по моему папе.

— Еще будешь? – я киваю на кастрюлю, чтобы поскорее перейти с этой щекотливой темы, и раздается звонок в дверь. – Сейчас, открою. Наверное, Крис решила зайти.

Кивает рассеянно, и снова в окно уставляется. На всякий случай тоже смотрю на улицу, но ничего интересного там не наблюдаю – голые ветки деревьев, покрытые снегом, и очаровательный вид на гаражи.

За дверью стоит не Кристина. И не Марго. А полковник… то есть, генерал-майор собственной величественной персоной, о которой я благополучно забыла.

— Добрый вечер! – здоровается Анатолий Маркович. – Могу я войти?

— Нет, не можете. Я не одна.

— Он здесь? Тогда я вовремя, — хмыкает мужчина, и отодвигает меня от прохода.

— Уходите! У меня ребенок маленький, и я вас не…

— Не звала, да! И сына твоего я не потревожу!

Чтоб вас! Чтоб вас всех!!!

— О, какая встреча, — хмыкает Андрей, и подает Анатолию Марковичу руку для приветствия, которую тот, к моему удивлению, пожимает. – Зачем пожаловали? Арестовывать меня не за что, я невинен, как ягненок!

— Есть разговор. И предложение… — начинает говорить Анатолий Маркович, но терпение мое заканчивается.

— А не могли бы вы убраться из моего дома? – улыбаюсь я нервно. – Я никого из вас не приглашала, к слову! И буду очень благодарна, если меня перестанут впутывать во все то, что меня не касается!

— Ты давно это касается, Мариночка, — добрый голосом произносит Анатолий Маркович.

— Со мной говорите, а ее не трогайте! – перестает скалиться Андрей. – О чем будем говорить? И какое у вас предложение?

Анатолий Маркович отодвигает стул, и садится напротив Андрея, наплевав на мое требование убраться вон.

— Вам, Андрей, думаю, понравится, — усмехается Анатолий Маркович. – А ты, Марина, можешь идти. Разговор не для твоих ушей...

— И не подумаю! - заявляю я, скрещивая руки на груди.

ГЛАВА 16

Марина

— Марина, иди к ребенку! – говорит Андрей, и я лишь фыркаю в ответ.

Меня из моей же кухни выгонять? Ну-ну… привык, что я в последние наши встречи вела себя, как размазня?

Пусть отвыкает.

Нацепляю на лицо самое наглое выражение из своего арсенала, и усаживаюсь на стул напротив окна – как раз между мужчинами. Откидываюсь на спинку стула, и киваю.

— Молодец, девочка, что осталась, — Анатолий Маркович умилительно смотрит на меня, и, кажется, его так и тянет потрепать меня за щечку, как послушную собаку. – Тебя это тоже касается…

— Не касается! – перебивает Андрей. – Вы уже сделали предостаточно! Оставьте ее в покое!

Анатолий Маркович фыркает, всем видом показывая превосходство.

— Мальчишка… так, ладно, предложение у меня такое: сделка со следствием. Мне нужно чистосердечное признание, все контакты и причастные лица и свидетельство Марины, что видео настоящее. А я со своей стороны гарантирую вам обоим безопасность. И свободу.

— А я итак свободен, — Андрей склоняется над столом, и улыбается полковнику. От этой его улыбки-угрозы дрожь по телу. – И в безопасности. А вот вы в безопасности?

— Угрожаешь? – смеется Анатолий Маркович. – Я тебе не по зубам, мальчик…

— А по-моему, очень даже по зубам, — расслабленно откидывается на спинку стула Андрей. – Иначе вы бы не притащились сюда, едва узнав, что я в городе! Что, подгорает, да? Не понизили ли вас часом за то, что добытые вами доказательства – фальшивка?

— Все здесь собравшиеся знают, что ты убийца! – Анатолий Маркович переводит взгляд с Андрея на меня. – А ты, Марина, знаешь это даже лучше меня. Своими глазами видела… и сняла, так ведь?

Андрей молчит. В этот раз он не пытается заткнуть Анатолия Марковича, чтобы тот не обращался ко мне. Просто сидит, смотрит на меня, и ждет… чего? Это ведь правда – он убил, и я сняла. Какой еще может быть ответ?

Прикрываю глаза, и вздыхаю. Кажется… или у меня паранойя, но на Анатолии Марковиче может быть прослушка.

— Не так, — отвечаю я. – Я ничего не видела, и никакого снафф-видео не снимала.

— Зачем ты врешь, Марина? – злится Анатолий Маркович, играя скулами. Лицо его перестало выглядеть добродушным, и мне на миг показался истинный облик этого человека: черствый и жадный до славы. Наверное, все высокие чины такие…

— Я не вру. Андрей… никого не убивал, и доказательство этому – его освобождение!

— Врешь! Я ведь пошел тебе навстречу, и не заставлял присутствовать на судах в качестве свидетеля! – повышает он голос, хлопнув ладонью по столу. – Обвинений в пособничестве не выдвигал, и теперь ты…

— Довольно! – обрывает Анатолия Марковича Андрей. – Если бы вы, генерал-майор, знали тогда, что я выйду, вы бы Марину за волосы на суд потащили! Но вы ведь думали, что я у вас в кармане? Что сидеть мне до конца жизни, но вот какой фокус – я на свободе, и не виновен. А вы облажались, и теперь, насколько мне известно, обвиняетесь в том, что подделали улику! Что касается вашего щедрого предложения сдаться — идите на…

Не люблю, когда матерятся, но здесь я с Андреем согласна. Пусть туда и идет!

Явился… ведь и правда, не заставлял меня свидетельствовать против Андрея лишь из-за того, что считал это видео железной уликой. А теперь, когда Андрей вышел, под Анатолием Марковичем подгорает!